Ниже приводится частичная стенограмма магнитофонной записи, найденной среди личных вещей Джеймса Хортона после его смерти. Она включает в себя выступление Наблюдателя Нарат Ун на секретном заседании, которое, видимо, состоялось осенью 1993 года, после выполнения Хортоном ликвидации Бессмертного Дария.
Подлинность этого протокола заверена надлежащей печатью по распоряжению Трибунала в тот же день, 25 сентября, в лето от Рождества Христова 1994 года.
Джек Шапиро
(Тогдашний руководитель Трибунала)
Приветствую соратников Наблюдателей. Месье Хортон страстно говорил о массовых убийствах, которые мы наблюдали, пытках, изнасилованиях и других зверствах, совершаемых такими Бессмертными, как Курган, Блейк Уилмингтон и Квентин Барнс. Все мы благодарны, что эти жестокие подонки не представляют больше угрозы для человечества. Тем не менее, многие из вас доносят молву не только о таких монстрах. Я слышал вопрос: «Почему Дарий?» Меня зовут доктор Нарат Ун, и сегодня вечером я здесь именно для того, чтобы на этот вопрос ответить.
Я считаюсь экспертом по реакции человека на душевные травмы, полученные в результате насилия. Таким образом, я исполняю две основные функции в Ордене Наблюдателей: во-первых, в качестве главы комитета по оценке психологического состояния полевых агентов, которые стали свидетелями или жертвами крайней жестокости. Мы определяем, кто может быть оставлен на оперативной службе, кому дóлжно дать временную передышку на спокойном месте аналитика, а кто нуждается в более глубокой оценке душевного здоровья с последующей психологической помощью и уходом в одном из наших собственных, специально приспособленных учреждений. Многие из вас, присутствующих в этом зале, были возвращены на рабочие места и к полноценной жизни в рамках моего вмешательства.
Также я работаю в научно-исследовательском подразделении, изучающем реакции Бессмертных на боль, жестокость, потери близких и другие стрессовые факторы. Для Стражей, несущих службу в странах, которые в настоящее время пребывают в режиме мира и относительного изобилия, этот аспект может быть трудным для понимания. Такие полевые агенты, возможно, не в состоянии точно предсказать действия порученного им для наблюдения Бессмертного, ибо им сложно уяснить мотивы и суть этих действий. Но огромная часть человеческой истории, да и многие территории в мире сейчас по-прежнему пропитаны насилием. И жизнь каждого Бессмертного – есть одно сплошное насилие. Я обнаружил, что предварительно у Бессмертных, с учетом их статуса сироты и, следовательно, общего недостатка факторов, поддерживающих структуру семьи, характер того, как они реагируют на насилственные действия, ничем не отличаются от показателей смертных из той же культуры. Все Бессмертные вскоре после их первой смерти очень похожи между собой, но чем старше становится Бессмертный, тем более отличным от человеческой нормы становится их отклик на насилие. Сегодня вечером я остановлюсь на этих различиях, и, стало быть, на опасности, которую они представляют для человеческого рода.
Важно понимать, что все Бессмертные, по определению – выжившие. Не включая в эту категорию тех, скажем, кто уцелел в аварии благодаря удаче, я в данном случае определяю выживающего, как человека, который благодаря своим личностным характеристикам, выбору и предпринятым действиям остался живым спустя длительный период, во время которого смерть угрожала ему постоянно. Даже среди смертных оставшиеся в живых – не обязательно «хорошие» люди. Я выжил в Камбодже, будучи юношей, перед тем, как меня приняли в ряды Наблюдателей, поэтому могу говорить о проблеме, исходя из личного опыта. Чтобы спасти свою жизнь, я сделал очень много вещей, которые здесь, в этой комнате, могут вас шокировать. Инстинкт выживания порой вынуждает людей поступать вопреки общественным нормам, вопреки совести. Мы утаиваем скудную пищу, а не разделяем ее с больным. Мы торгуем нашими органами для обеспечения безопасности. Мы едим трупы наших погибших друзей, а не умираем от голода. Мы не будем бросаться на гранату, но мы могли бы бросить на нее другого. Мы добиваем наших раненых, не позволяя им замедлить отступление. Оставшиеся в живых, как правило – уже другие люди, в них остается далеко не лучшее, после таких испытаний доброты и нежности в них столько же, сколько в сорняке придорожном.
Вы все слышали фразу «хуже смерти», не так ли? У каждого, будь то мужчина или женщина, есть собственный кодекс, некая цена, слишком высокая, чтобы ее уплатить, границы лично невозможного, и они не пересекутся личностью, даже чтобы спасти свою жизнь. На протяжении всей истории многие умерли, но не смогли: быть изнасилованы, отдаться в рабство, отрицать Бога своего, разорвать клятву, предать друга, отказаться от любимого человека, убить невинных. Смертные умерли, однако, делая выбор, грань эту не переступили.
Но есть Бессмертные. Ни один из Бессмертных, сейчас живущих среди нас, именно такого нравственного выбора не совершил. Подумайте об этом: в течение веков и тысячелетий жизни, нравственные дилеммы наверняка возникали в жизни Бессмертных. И для них, все еще живых, вопрос их собственного выживания каждый раз стоял на первом месте, и решение принималось, исходя из этого. Человеческий разум защищает себя, будь то личность смертного или бессмертного. Вместо того, чтобы быть разорванным подобным выбором, сделав его, переживший ищет оправдания, теряет сочувствие и обезличивает тех, кому причинили вред. «Она была просто глупой шлюхой», «Из него вырос бы гад», «Смертные все равно умрут, так или иначе», «Останется только один». Может быть, я больше монах, чем психолог, и не имею прав говорить об этом, но каждый раз, выбирая победу самосохранения над состраданием, человек теряет часть души.
И что же Дарий? После четырехсот лет жизни безжалостного военачальника он отступил к земле Святой. Но даже тогда он, по-прежнему, всего лишь стремился выжить. Сколько раз он выбрал вариант остаться на святой земле, когда мог покинуть ее и спасти жизни тех, кого любил? Мы зафиксировали три случая, хотя я уверен – их было гораздо больше. Какова же степень сострадания этого «Святого Бессмертного, какова на деле его любовь? Он никогда не помогал другим, если это могло его самого поставить под угрозу. Слова о любви, не более того, всего лишь слова. У него были ученики, что означало для него одно только – они рискуют своей жизнью, принимая вызовы, ему предназначенные. В конце концов, когда всего несколько бессмертных оставалось на свете, разве сострадание мы видели в его глазах, а не боевой раж?
Я покинул джунгли Камбоджи. Теми, кто остался, красные кхмеры были в конечном счете побеждены. Мы смогли восстановиться, мирное время вернуло часть того, что мы потеряли в нашей отчаянной борьбе за выживание. Но для бессмертных не наступает мира. Бессмертные никогда не умирают от старости, болезни, голода или несчастного случая. Но это не благословение, потому что они все умрут, будут жестоко убиты рано или поздно. Все, кроме одного. Сбор приходится переживать на нашем веку. Темпы их жестокой игры растут, и нам не хватает времени. Бессмертные, которые ставят на то, что выше их собственного выживания, умирают. Те, кто хочет выжить любой ценой, становятся все менее и менее людьми. Это выживание наиболее приспособленных, но наиболее приспособленных не только в плане мощи и быстроты. Выживают те, кто сделает все, абсолютно все, чтобы жить и победить. Убить врага? Да. Жечь церкви, чтобы избавиться от бессмертных, которые там прячутся? Да. Стрелять в противника, прежде чем обезглавить его? Да. Убийство невинных смертных? Да. Предать друга? Да. Убийство любовника? Да! Да, да, да, да! Тот, кто победит в этой игре, будет внутренне пуст, как обгорелая шелуха, и я бы псу не доверил то, что осталось в таком Бессмертном. Любой клочок власти при их превосходстве над человечеством будет значить слишком много, и есть только одно решение.
Мы не сможем спасти Бессмертных, даже если бы хотели. Мы не можем остановить игру. Они стирают c лица земли друг друга, пока не останется только один. Этого мы не можем позволить. Монстров убивать легко, и среди них много чудовищ, но умереть они должны все. Для тех, кто еще сохранил в себе добро и человечность – пусть это будет убийством из милосердия. Мы можем спасти их от самого болезненного выбор между тем, убить ли или быть убитыми теми, кого они любят. Не позволяйте жалости ослабить себя. Мы должны сделать трудный выбор. Мы должны взять на себя это бремя вины: стать выжившим в этой тайной войне. Мы должны убить их всех, прежде чем они сами поубивают друг друга, и нас в этом процессе уничтожат.
